Для тех, кто на третий день допил шампанское, доел оливье, притомился новогодними праздниками и готов к более интеллектуальным развлечениям – собрали все отзывы жюри премии «Новые горизонты» сезона 2019 года. Победитель известен, интрига развеялась, но эти тексты, на наш взгляд, представляют интерес и сами по себе. Нескучного чтения!

Константин Фрумкин:

Первое, что бросается в глаза при чтении «Луча» — это вопиющие сюжетная клишированность. Некие могущественные силы отбирают-похищают подростков для участия в эксперименте – выполнение сложного задания. Космический корабль на котором в течение многих лет меняются поколения. Роман «Vita Nostra» самих Дяченко такое начинался с отбора-похищения подростков. Но! У всего есть причины и у этих клише тоже.

Создается впечатление, что важнейшим источником и образцом для «Луча» являются философские мысленные эксперименты — по сути, микрожанр, вставные новеллы, играющие в современной философской литературе такую же роль вставных иллюстраций, что и притчи в Евангелиях. Убили бы вы толстяка, чтобы предотвратить смерть привязанных к рельсам людей? Представим, что некто живет в черно белой комнате. Представим, что на некой планете роль воды выполняет другая жидкость. Весь «Луч» — серия экспериментов, экспериментов внутри экспериментов, люди в нем выполняют роль лабораторных крыс, экспериментирующих над другими лабораторными крысами. Сюжет «Луча» построен на довольно умозрительном, и при этом очень поспешном моделировании. Развития действия заключается в появлении в эксперименте новых вводных, которые сыплются как из мешка.

При этом нельзя сказать, что «Луч» написан сухо – наоборот, каждая новая вводная вызывает самые острые переживания персонажей. Авторы делают все, чтобы вызвать у читателей эмоциональный отклик. Героев постоянно ломают и унижают, они впадают в истерику и даже испытывают катарсис. В некоторой степени «Луч» — сказка, рассказанная психологом. Даже порою психологический хоррор. Однако, эмоциональному отношению к повествованию мешают два обстоятельства.

Во-первых, явная искусственность ситуаций, в которые попадают герои. «Луч» — вообще довольно абстрактный роман, и вставленные в текст цитаты Сартра и Франкла это подчеркивают.

Во-вторых — быстрота, с которой эти ситуации меняются.

Быстрота и лаконичность, с какой новая умозрительная вводная конвертируются в ее эмоциональную «проработку» персонажами делает «Луч» несколько похожим на научно-фантастический рассказ, точнее — на сборник научно-фантастических рассказов. Кратко перечисляются все «технологии», которые порождают смысл жизни – от веры в загробное спасение до, конкуренции за статус, от войны до проработки военного опыта.

Впрочем, одно то, что темой романа стал смысл жизни, уже поднимает «Луч» над средним уровнем нашей фантастики.

Дяченко умны и талантливы, и задают интеллектуальную планку, которой могут соответствовать лишь немногие российские авторы.

Андрей Василевский:

Какой убогий язык, они даже не очень стараются. Некоторая занимательность (в смысле: «интересно, как авторы выпутаются из того, что они уже сплели») всё равно присутствует, но странно было бы хвалить за это таких опытных литераторов. Главный просчет (обойдусь без спойлеров): то, что призвано в финале объяснить всё происходящее ранее, на самом деле меняет картину Мироздания. И тут всё заканчивается – там, где стоило начинать. (Смайлик.)

Владимир Березин:

Мэтровое

Одному Богу известно, как текст Дяченок попал в этот список, но хорошо, что он тут есть.

Мне довольно сложно говорить об этих авторах, потому что их социальная функция (то есть бытование их текстов в рамках социологии литературы) мне очень мешает. Нет, я авторов уважаю чрезвычайно, и всё такое, но именно то, как работали их тексты в социальном поле, заслоняет для меня их собственно литературные достоинства. В этом явлении было несколько стадий. Сперва их очень любили в фэндоме (я тогда их читал без большого интереса, хотя уважение во мне присутствовало сразу). То есть, они довольно быстро стали мэтрами внутри фэндома. Затем, во второй стадии они написали роман «Вита Ностра», от которого все критики сошли с ума и бегали с выпученными глазами – потому что все не без оснований решили, что вот она, альтернатива идиотам-попаданцам и космическим танкодесантным баржам, которые были лицом фантастики, обращённым вовне. И в этом вовне все мои знакомые заголосили, что это совершенно прекрасно (я поддакивал). Тогда была мода на всё это – «Дом в котором», вариации всяких поттеров, реинкарнации повелителей мух, «Первый отряд» — ну, нормально.

На третьей стадии эти прекрасные люди бросили писать, и стали зарабатывать сценаристами в Москве и Голливуде. И вот наступила четвёртая стадия, когда мироздание подсовывает мне их роман «Луч», и говорит: «Читай, Владимир Сергеевич». Я читаю, и вижу, что это – удивительно интересное явление, такой текст, который оторвался собственно от литературы, и, как льдина, начал движение в сторону сценария. Не знаю, станет ли «Луч» фильмом, но судить его по законам стиля и русского языка, так сказать, прикладывать к нему литературные линейки я бы не стал.

А так-то сюжет замечательный, хотя и несколько лишённый логики: есть подрощенные дети, которые набраны кто силой, кто добровольно, и влияют на жизнь обитателей звездолёта. Зачем это всё – решительно непонятно. Я, кстати, очень благодарен этому роману за то, что он вызвал из памяти классическое мальчишеское воспоминание: дача, журналы «Вокруг света», чтение под вой комаров и стук дождя по крыше. Среди прочего, в этом журнале был рассказ Георгия Николаева «Следующий…» (Николаев Г. Следующий… // Вокруг света, 1978, № 6. С. 54-57). Там вкратце дело было вот в чём: какой-то автомеханик из мира чистогана ищет работу. Ему говорят, что автомеханики не нужны. А нужен «оператор процессов» — сажают его перед экраном. Там бегут две линии, и их отклонение друг от друга надо компенсировать ручкой настройки. Смена кончается, и автомеханик выходит в мир, в котором что-то не то. Он добирается до дому, а там в квартире запах склепа и слой пыли толщиной в руку. Киберконсьерж говорит ему, что в том нет ничего удивительного, прошло сорок лет и консервация помещения была сделана по низшему разряду.

Одним словом – этот роман прекрасен. И возможно, он символизирует новые горизонты фантастической литературы: там есть подростки. Там всё построено на подростках, и подростковая тема пребудет в культуре повсеместно.

Шамиль Идиатуллин:

Некто могущественный забирает четверых подростков из нормальной жизни и заставляет поработать в режиме богов для преодолевающего вечность космического корабля. Ставки высоки, победит один, проиграть могут все.

Если YA — пережевывание классической НФ середины двадцатого века для молодежи начала века двадцать первого (даже кнопки на русской клавиатуре те же), то «Луч» представляет собой перепев стандарта советской этической фантастики семидесятых годов. Стандарт достиг совершенной отточенности, например, в повестях Булычева и Михайлова, а к восьмидесятым годам усилиями издательства «Молодая гвардия» превратился в унылое адище. Супруги Дяченко отыгрывают стандарт, что характерно, средствами классической англо- американской НФ с легкими вкраплениями позднейших методик, от «Поколения, достигшего цели» к «Игре Эндера», условно говоря – ну и вся промежуточная линейка в ассортименте. Богатство опорного материала то и дело спасает текст, героями которого выступают не живые люди, а модели, так что читать нескучно, хоть местами и тягостно – по крайней мере, для читателя, счастливо развязавшегося с учебными процессами.

«Луч» больше напоминает не роман, а цепочку этюдов, реализованных в литературной студии в рамках домашнего задания по теории игр. Этюды могут быть бесчисленными и тянуться бесконечно, они мало чем скреплены, так что авторам приходится цементировать рассыпушку, так сказать, вертикального сериала горизонтальными арками героев, усердно подчеркивая суть и уникальность каждого декларацией его целеполагания. От пяти до двадцати раз повторяется, что один герой очень хочет домой, вторая — в китайский университет, третья – спасибо, мы уже запомнили, но нет – она очень хочет спасти друга, должна его спасти, понимаешь, да-да, вызубрили уж, — прости, неожиданно сказала она, вытирая слезы, но я должна спасти его любой ценой, завтра напомню.

В первых главах эти особенности накладываются еще и на эргономичность стиля: опыт сценаристов выучил Дяченко наколачивать эпизоды «на отвяжись», шаблонными связками из шаблонных компонентов, потому что главное все-таки действие, диалоги и сеттинг, с остальным чего париться-то. Затем мастерство берет свое, авторы расписываются, но из экорежима, понятно, не выходят.

Никак это, в общем, не новые горизонты. Старые добрые – местами и маленько сбоку.

Дмитрий Бавильский:

Своё ремесло Марина и Сергей Дяченко понимают как бесперебойную поставку сюжетных аттракционов с постоянной сменой вводных.

Живут супруги Дяченко в мире, где литература состоит из сюжета и только: идеально, если роман является заготовкой для киносценария или, если особенно повезёт, многосерийного мыла.

У такого вида нарративного творчества есть внятные и чёткие критерии, доступные любому, поскольку зиждутся на «самых простых движениях» и охватывают, способны охватить, все 100% потребителей.

Пишу это безоценочно и с большим уважением к авторскому перфекционизму, который, как известно, бывает разным – кому-то важны свиные хрящики, кому-то ящики из-под апельсинов.

Ведь если ты такой умный, то почему у тебя тиражи такие бедные?

Ну, и ровно наоборот: если авторы дают массово покупаемый бестселлер, поди и скажи им, что публика дура.

Заглянув на сайты блогерских отзывов, я через пост натыкался на вполне заслуженное слово «шедевр», изначально обозначающее, как известно, квалификационный экзамен на владение профессиональными навыками, способными перевести ученика из категории «подмастерье» в статус «мастера», а если у критика претензии к структуре мироздания, а также к особенностям гуманитарного сектора Российской федерации, то причем тут супруги Дяченко и их высокопрофессиональный труд?

Бойкий, ни на секунду не провисающий сюжет, включается в «Луче» с самого первого абзаца, в котором возникает «Deus ex Machine» с баскетбольным мячом в руках. Ну, и понеслась.

Никакой лирики, долгих экспозиций, подходов-заходов, закидывания удочек и намёков, вызванных интонационными ухищрениями: читатель мгновенно подхватывается неразрешимой, казалось бы, загадкой в духе детских страшилок.

Лирика вообще, по всей видимости, кажется Марине и Сергею Дяченко нефункциональной, избыточной – тем, без чего можно легко обойтись.

Вот без фабульных аттракционов обойтись нельзя, так как читатель мгновенно потеряет интерес и рассеет внимание, отложив «Луч» ради какой-то, видимо, ещё более закрученной, конструкции.

Внутрь этих нарративных придумок, по всей видимости, складываемых в копилку годами, конечно, инсталлируются неброские метафоры или приколы, понятные лишь авторам и их фанам (например, один из главных и крайне нестабильных персонажей здесь почему-то происходит с Южного Урала и закончил школу в бесчеловечнейшем Магнитогорске, о котором невозможно говорить без ужаса, теснящего слабую грудь), но большого значения такие украшения не имеют, куда важнее бесперебойное движение фабулы и сюжета, с какого-то момента начинающего напоминать «Стальной скок» – конструктивистский балет с полной синхронностью всех составляющих.

В этом постоянном усилении напряжения, исполненном по голливудским лекалам с поправкой на российскую ментальность, действительно есть что-то механическое, предельно механизированное, когда читателя принуждают к миру к повышенному интересу, едва ли не насильно приковывают внимание к тому, что будет дальше.

Что, вообще-то, прямо противоположно подлинно литературным задачам, предполагающим не взятие заложников, но добровольное сотрудничество автора с читателем и даже, в самые высшие минуты, сотворчество.

Это когда писатель как бы отступает в тень для того, чтобы оставить читателя наедине со своими собственными выводами и умозаключениями.

Но такое возможно при свободном режиме чтения, когда тебя не тащат вслед за собой по узкому нарративному лабиринту к однозначному финалу.

С другой стороны, вам шашечки или ехать?

Фантастический дискурс как раз ведь и предполагает категорическое преобладание «сюжета», состоящего из набора «концептов», крайне чёткого строения и назначения, которые и складываются в «фигуры интереса», вместо иных отсутствующих литературных составляющих.

Исключения невелики и зовутся, например, братьями Стругацкими, способными заваривать варево суггестии буквально на пустом месте – Линч и Кинг отдыхают.

Говорю же – тотальная вестернизация писательской отрасли (начинающаяся с терминологии: нонфикшн, фикшн, янг эдалт) придаёт продукту синтетические привкусы расчёта голого и холоднокровного.

Рыбьего практически.

Братья Стругацкие – пример «лампового» дуэта, тогда как супруги Дяченко – «цифровые».

Яростно дигитальные.

В самом начале «Хромой судьбы» военный писатель Сорокин (правда, не Владимир, но Феликс, сочиняющий особенно мужественную прозу: «…тут ценно как можно чаще повторять «было», «был», «были». Стекла были разбиты, морда была перекошена…»), автор романа «Товарищи офицеры» и пьесы «Равнение на середину», перебирает папки с нереализованными замыслами, чтобы дать Стругацким возможность впроброс пересказать пару сюжетов, до которых у них уже руки никогда не дойдут.

«…Курортный городишко в горах. И недалеко от города пещера, И в ней – кпа-кап-кап – падает в каменное углубление Живая Вода. За год набирается всего одна пробирка. Только пять человек в мире знают об этом. Пока они пьют эту воду (по напёрстку в год), они бессмертны. Но случайно узнаёт об этом шестой. А Живой Воды хватает только на пятерых. А шестой этот – брат пятого и школьный друг четвёртого. А третий женщина, Катя, жарко влюблена в четвёртого и ненавидит за подлость второго. Клубочек. А шестой вдобавок великий альтруист и ни себя не считает достойным бессмертия, ни остальных пятерых…»

В «Луче» применяется чем-то схожая схема «клубочка» закольцованных причин и следствий, постоянно переводящих стрелки друг на друга или на следующий объект (если А. обратится к Б., то В. окажется в безвыходной ситуации и прицепится к Ц.), но там где Феликс Сорокин расписывается в собственном непрофессионализме («Помнится, я не написал эту повесть, потому, что запутался. Слишком сложной получилась система отношений, она перестала помещаться у меня в воображении. А получиться могло бы очень остро: и слежка за шестым, и угрозы, и покушения, и всё это на этакой философско-психологической закваске, и превращался в конце мой альтруист-пацифист в такого лютого зверя, что любо-дорого смотреть, И ведь всё от принципов своих, всё от возвышенных своих намерений…»), супруги Дяченко применяют передовые, компьютерные технологии.

То, что не помещается в воображении старым дедовским способом письма от руки или на пишмашинке, легко достигается рядами легко комбинируемых и редактируемых файлов, собирающих воедино самые «острые» ингредиенты, вроде слежек, угроз и покушений, вышитых на активной философско-психологической закваске, приправленной цитатами из Ясперса и Шопенгауэра.

Я вот прочую «Хромую судьбу» забыл, а эту фабульную виньетку на всю жизнь запомнил, потому что роман, начинающийся с мощного образа метарефлексии, способен приманивать к себе десятилетиями – он, таким образом, по определению, не одномерен, шире сюжета и не одноразов.

Коллега по жюри «Новых Горизонтов», Андрей Василевский, имея ввиду язык, которым написан «Луч» воскликнул: «Они даже не очень стараются!», хотя мне-то, как раз показалось, что стараются и даже очень, просто предмет старания у Дяченко не такой, какой ожидался Василевским.

Просто они тут ничего толком не объясняют, как это делают менее опытные авторы, ближе к финалу влипающие в дидактику (из-за чего отдельные детали «Луча» всегда больше противоречивого целого), но прут напролом, сводя разъяснительную работу к минимуму – а это уже хорошо и до этого тоже ещё дойти нужно.

А додуматься до открытий, идущих вразрез с отеческим патернализмом, между прочим, намного сложнее будет, чем сплести конвейер фабульных заманух.

Как бы там ни было, «Луч» – самый взвешенный и уравновешенный, просчитанный текст «Новых Горизонтов», равный себе и читательским ожиданиям.

По крайней мере, все обязательства, добровольно взятые на себя авторами, отрабатываются по полной, хотя бы, отчасти, и на холостом ходу, но отрабатываются ведь, а пределов для совершенства не существует.

Секрет вот в чём: в отличие от условных Стругацких, создающих «открытые» и разомкнутые структуры, Дяченко выстраивают в «Луче» структуру «закрытую», способную работать лишь при максимальном авторском контроле.

Открытые структуры всегда выигрывают у закрытых, более тоталитарных (в этом литература вполне похожа на политику и общественную жизнь), похожих на пасьянс или же шахматы.

Там, где писатели, предпочитающие умолчания и распахнутые окна, сквозь которые сочится суггестия, вынуждая читателя трактовать происходящее максимально адекватным для себя (и только для себя) способом, оставляют вторую скобку открытой, приверженцы закрытых структур вообще не умеют оставить читателя наедине с самим собой, поскольку фабульные аттракционы требуют полной включённости в себя всех – и авторов, и их клиентов.

Закрытые структуры проще строить (симметрия, логика, отсылка к уже существующим образцам, вынужденная предсказуемость, то-сё) и заполнять рамплиссажем, поскольку у открытых структур целое непонятно на чём держится и, помимо сюжетостроения, нужно какие-то дополнительные умения включать, чтобы по атмосферке-то всё тоже сложилось.

Вот зачем персонажу Стругацких изложение романа про Живую Воду, который никогда не будет написан?

Ведь это деталь явно избыточная и для функционала «Хромой судьбы» легко заменимая: в «Луче» ничего лишнего (и, кстати, личного) нет, любая избыточность сведена к минимуму и ограничивается упоминанием Магнитогорских ужасов.

Неслучайно персонажи, вынужденные всю эту книгу наблюдать за другими персонажами (чем выше качество фантастической придумки – тем легче обойтись без спойлеров, ограничившись описанием структуры текста), очень долго не могут разобраться за кем они наблюдают – люди там, на другом берегу коммуникации, или, всё-таки, голограммы, пока сами не оказываются точно в такой же роли подопытных кроликов.

В том и основа сюжета.

Четверо подростков, вырванных из привычного образа жизни и помещённых в условия реалити-шоу «За стеклом», постепенно теряют человеческий облик, пытаясь создать смысл существования для коллектива космического корабля, с каждой страницей становящегося всё более и более картонным.

И как тут не вспомнить «Большое космическое путешествие», советский фантастический фильм 1974-го года, снятый по пьесе автора советского гимна?!

Но, наблюдая за наблюдающими, осознаёт ли читатель, что, на самом деле, подопытным кроликом, участвующим в бессмысленном (то есть, не имеющем смысла, хотя, при этом, и провозглашающим поиски «смысла жизни» главной целью всей сюжетной конструкции) технологическом эксперименте, является он сам?

Для того, чтобы сделать образцовый фантастический роман о расчеловечивании, Марине и Сергею Дяченко пришлось полностью расчеловечить, для начала, собственную технологию.

Технологичность это ведь уже не про литературу, но про отрасль-инфраструктуру и дружелюбный интерфейс; это про продукт, вместо произведения.

Четверо подростков ставят на поток «смыслы жизни» нескольких сотен людей, добавляя им то агрессии, то гордыни, то озабоченности – и тогда мониторы, у которых квартет тинэйджеров собирается на ежедневную планёрку «вмешательства», каждый раз показывает новые данные, излучаемые подопытными «пупсами»: Счастье – 35 %. Цивилизованность – 49 %. Осмысленность – 87 %.

Жуть как раз в том, что все эти, постоянно меняющиеся цифры, рукотворны.

Надо сказать, что свой приём авторы вскрывают совершенно бесстрастно – как и положено всезнайкам, способным в любой момент воспользоваться помощью «бога из машины».

Халтурщики так себя не ведут, так, скорее всего, исподволь проявляется новое состояние мира.